Брак, как первичное таинство, и в то же самое время как таинство, рождённое из брачной любви Христа и Церкви в тайне Искупления тела, происходит от Отца. Следовательно брак в качестве таинства также создаёт основание надежды для личности, то есть для мужчины и для женщины, для родителей и для детей, для человеческих поколений. <102,7> С браком в качестве таинства соединено происхождение человека в мире, и в браке также записано его будущее, не только в его историческом измерении, но также и в его эсхатологическом измерении. <102,7>Брак содержит также, в качестве таинства, зародыш эсхатологического будущего человека: "В воскресение не женятся, и замуж не выходят" (Мф 22,30); тем не менее, даже те, кто "равны ангелам, и суть сыны Божии, будучи сынами воскресения" (Лк 20,36), обязаны их собственным происхождением во временном видимом мире браку и прокреации мужчины и женщины. Как таинство человеческого начала, как таинство временности исторического человека, брак выполняет незаменимую службу по отношению к своему сверх-временному будущему, по отношению к Искуплению тела в измерении эсхатологической надежды. Если этот «мир проходит "» и если с ним проходят и похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, исходящие «из мира", брак как таинство неизменно служит человеку, мужчине и женщине, овладевая вожделением, исполнять волю Отца. А «исполняющий волю Божию пребывает вовек» (1 Ин 2,17).
Автор Послания к Ефесянам, обращаясь прямо к супругам, призывает их регулировать их взаимные отношения по образцу брачного союза Христа и Церкви: "Мужья, любите жён своих, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить её" (Еф 5,25-26). В свете Послания к Ефесянам - именно благодаря участию в этой спасительной любви Христа - брак оказывается подтверждённым и в то же самое время возобновленным как таинство человеческого "начала", то есть как таинство, в котором мужчина и женщина, призванные стать одной плотью, принимают участие в творческой любви Самого Бога. И они принимают в этом участие либо из-за того, что, созданные по образу Бога, они были призваны в силу этого подобия к особому союзу (communio personarum), либо потому что сам этот союз с начала был благословлен благословением плодовитости (Быт 1,28). <103,2>
Эта устойчивая первоначальная форма брака возобновляется, когда супруги его получают как таинство Церкви, черпая в новой глубине облагодатствования человека Богом, которое проявилось и открылось с тайной Искупления, когда "Христос возлюбил Церковь и предал Себя за неё, чтобы освятить её... " (Еф 5,25-26). Возобновляется, когда - глубоко сознавая подлинную глубину Искупления тела - христианские супруги соединяются "в страхе Господнем" (Еф 5,21). <103,3>
Павлов образ брака, вписанный в великую тайну Христа и Церкви, делает искупительное измерение любви ближе к брачному измерению. В некотором смысле, он соединяет эти два измерения в одно. Христос стал супругом Церкви, Он сочетался браком с Церковью, Он сделал из неё Свою супругу, так как "Он предал Себя за неё" (Еф 5,25). Человек должен искать смысл своего существования и смысл своего человечества, идя вплоть до тайны Творения через тайну Искупления. Здесь также находится существенный ответ на вопрошание о значении человеческого тела. Союз Христа с Церковью позволяет нам понять, каким образом брачное значение тела дополняется его искупительным значением, и это на различных путях жизни и в различных ситуациях: не только в браке или в воздержании (то есть девственности или безбрачии), но также, например, в человеческом страдании в тысяче форм, и более того: в самих рождении и смерти человека. <103,8> Разве не брачная любовь, с которой Христос «возлюбил Церковь», Свою Невесту, "и предался ей", является самым полным воплощением идеала "безбрачия для Царства Небесного" (ср. Мф 19,12)?
Задумайтесь: «Мужья, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее, чтобы освятить ее...». Учитывая приведенную фразу, что я должен делать в своих брачных отношениях, чтобы, начиная с моей любви и преданности, освятить моего супруга?
Ольга не знала своей матери. Она знала только, что её звали Мария и что она умерла. Дело было окутано какой-то тайной. У Ольги не хватило смелости расспрашивать ни отца, ни бабушку с дедушкой, родителей отца. Вечером её восемнадцатилетия отец достал альбом с фотографиями, которых она никогда не видела. Там была её мама, молодая, красивая и какая-то смертельно грустная. Свадебное фото родителей, несколько снимков и маленькой Ольги с мамой, все в каком-то странном месте. Отец начал свой рассказ. „Мы тогда жили на другом конце страны. Я работал адвокатом и познакомился с твоей матерью в суде. Я был её государственным защитником. Она убила своего ребёнка, сразу после рождения. Ей было 17 лет. Она выросла в криминальной среде, рано попала в проституцию, наркотики. Беременность скрывала, рожала в каком-то притоне. Трудно было найти смягчающие обстоятельства. Возможно, только то, что она сама призналась и, потрясена содеянным, изменилась полностью. Но тюрьмы избежать не могла. Я добился для неё «всего» 10 лет. В наших беседах она открыла передо мной свой внутренний мир, полный тоски по чистой любви. Я чувствовал, что общаюсь с зарождающейся святостью. Мы полюбили друг друга. Я ушёл с работы в суде. Нам разрешили пожениться в тюрьме. Я также мог посещать ее раз в неделю, и нам гуманно обеспечивали условия для близости. Тогда и появилась ты. Полгода ты жила вместе с мамой в специальном отделении для женщин с детьми. Потом я забрал тебя домой. А мама вернулась в общий блок. О том, что она переживала от сокамерниц, она ни разу не сказала ни слова, ни раньше, ни сейчас. И вот однажды ночью задушили ее. Виновные не установлены. Мы переехали сюда. Но мама жива! Она с тобой и будет участвовать в твоей жизни. Так же, как она есть и участвует в моей. Благодаря ей я другой человек. Помни, у тебя есть мама, она жива”.